Глава 1

Это был мой первый день в качестве военной медсестры. Погода стояла неплохая, вот только клубы густого дыма застилали небо, скрывая солнце.

На фронте не хватало людей, и я, как только оправилась от ранения, сразу же записалась добровольцем. Старшая медсестра была не в восторге, но поскольку это было добровольно, она не стала меня отговаривать.

В тот год мне было девятнадцать.

Ци Шаомину — двадцать четыре.

Он был сержантом, имел звание, к тому же получил образование в Англии. Такие таланты обычно оставались в тылу, на передовой их было мало. Старшая медсестра, оберегая меня, не отправила на фронт, а поручила ухаживать за ним.

Когда я увидела его впервые, он лежал с ногой, которую едва не ампутировали. Глаза его были налиты кровью, лицо покрыто грязью и мазутом, одежда и песок въелись в раны. Даже придавленный к носилкам, он кричал:

— Я должен вернуться на фронт! Верните мне моих братьев! Я им покажу, этим японцам!..

Голос срывался на истерику.

За те десять дней, что я провела здесь, я насмотрелась на подобные сцены. Насмотрелась и привыкла, уже не терялась, как в самом начале. К тому же паника лишь замедляет спасение. Я спокойно приказала занести носилки внутрь.

Кричал он недолго и вскоре потерял сознание.

Ему ввели анестезию и отправили во временную операционную.

Операция прошла успешно. Я обтерла ему лицо и тело, чтобы предотвратить заражение.

— А он довольно красив.

У него был правильный нос, четкие черты лица. Глаза закрыты, а ресницы длиннее, чем у женщин. Лицо и шея были разного цвета — видимо, загорел. Впрочем, загар ему шел, не то что моему непутевому младшему брату — тот был слишком бледным, отчего казался женственным.

Война не превращает людей в бездушные машины. В свободное время мы с другими медсестрами тайком обсуждали, какой солдат красивый, а какой закрутил роман с кем-то из нас...

Я подумала про себя, что этого господина теперь будут обсуждать несколько дней.

Наши с Ци Шаомином отношения можно было описать как «коса на камень».

Этот парень был язвителен и болтлив. Иногда я не выдерживала и отвечала ему тем же, что ему только и было нужно. Дух противоречия в нем тут же просыпался, и он становился еще разговорчивее.

Но я не могла его ударить, мне нужно было менять ему повязки и кормить!

Он это прекрасно понимал и целыми днями меня задирал. А когда я меняла ему повязки, он еще и корчил рожи, всем своим видом говоря: «И что ты мне сделаешь?». Ужасно раздражал.

Так продолжалось до того дня, пока я не получила письмо от этого негодника Су Хана. Камень с души упал, настроение было прекрасным, и я, напевая под нос, меняла ему повязку.

Это случилось примерно через месяц после нашего знакомства. Он был молод и силен, организм быстро восстанавливался, и он уже мог вставать с постели.

— Что случилось, что-то хорошее? Неужели самый красивый доктор у вас, доктор Ли, сделал тебе предложение? — спросил он, небрежно прислонившись к стене у изголовья кровати и скрестив руки на груди.

Я сердито взглянула на него. — Сегодня пришло письмо от брата, я рада, поэтому не буду связываться с таким негодяем, как ты!

Он заинтересовался. — Брат? У тебя есть брат? Наверное, не единственный сын, раз его отпустили на войну?

Моя рука с лекарством на мгновение замерла. Голос оставался ровным, но в нем прозвучала грусть. — В семье нас осталось только двое.

Он резко отстранился от стены. — Я...

Я впервые видела его таким запинающимся, даже стало как-то непривычно. Я продолжила: — Моя семья из Нанкина. Отец был образованным человеком, из тех самых бедных книжников, которых презирают люди вроде тебя, учившиеся за границей... Честно говоря, иногда я и сама его презирала. Только и знал, что читать свои бесполезные книги, которыми врагов не убьешь, да целыми днями рассуждать о положении дел, говорить то одно, то другое...

Продолжая обрабатывать его рану, я говорила: — Он погиб во время Нанкинской резни. Его просто убили, так что он недолго мучился. Перед смертью хотел сыграть героя, прикрыл своим телом маленького внука соседки, бабушки Ван... Но, к сожалению, спасти его не удалось.

Он, казалось, хотел что-то сказать, но я догадалась, что это будут слова утешения, которых я наслушалась немало, и продолжила: — Отец всю жизнь был учителем в частной школе. Упрямый, можно даже сказать, косный... Но он был настоящим патриотом. Когда страна оказалась в беде, он пожертвовал все, что у нас было. Мужчина ростом под метр восемьдесят исхудал до неузнаваемости. Мы с братом тоже недоедали, но молчали. А он, бывало, выпьет и, плача, просит у нас прощения...

— Но он все равно продолжал держать частную школу. Денег не брал, а детей, которых к нему приводили, еще и кормил. Но учеников все равно становилось все меньше. Позже я поняла, почему он упорно продолжал учить в это смутное время — с врагами нужно сражаться, но и книги нужно читать. Нельзя допустить, чтобы после изгнания врагов мы растеряли свою тысячелетнюю культуру...

— Отец говорил — это значит сохранить цивилизацию для грядущих времён.

— Его не стало, но он оставил нам с братом эту стойкость духа. Поэтому, когда я поправилась, я пошла учиться на медсестру, а брат отправился на фронт.

— А ты? У тебя есть братья или сестры? — я сменила тему, не дав ему возможности утешать меня.

Его ястребиные глаза мгновение изучали меня, потом он снова лениво откинулся на спину. — Раньше у семьи было небольшое дело, жили довольно богато, — сказал он и закурил.

Я должна была остановить его, но, заметив, как он опустил глаза, скрывая глубокую печаль, не стала.

В тот момент я поняла — у этого человека, которого я поначалу считала бездельником-аристократом, тоже была своя трагическая история.

На самом деле, у каждого здесь, у каждого, кто жил в эту эпоху, она была.

Без исключений.

Никому не удалось избежать этого.