Глава 3 (1)

Неизвестно откуда взявшийся мотылек кружил вокруг лампочки в коридоре.

«Я никогда не считала себя твоей женой».

Хриплый голос женщины проникал сквозь дверь, разливаясь в воздухе.

Мужчина стоял на коленях за дверью, прижавшись лбом со вздувшимися венами к дверному полотну. Обе его руки тоже были прижаты к двери.

Ее темное прошлое, звучавшее в надтреснутом голосе, эхом отдавалось в ночной тишине — такое жестокое, такое ясное. Оно потрясло его, заставило сердце сжаться от боли, вызвало гнев и леденящий ужас.

А ее спокойное, полное извинений признание — каждое слово, каждая фраза — было подобно ножу, пронзающему его сердце, оставляя в нем зияющие дыры.

Он плотно сжал губы, его челюсти напряглись. Грудь сдавило, боль была такой сильной, что дергался уголок глаза.

А она продолжала говорить, просить.

— Афэн, ты хороший человек. Все эти годы ты был очень добр ко мне. Но я… ненормальная. Я пряталась полжизни и буду прятаться дальше. Мы с тобой совершенно разные люди. Если ты действительно хочешь мне помочь, пожалуйста, отпусти меня.

В конце концов, она просто хотела развода.

На мгновение ему захотелось выбить эту дверь, накричать на нее, сказать, что ему плевать на ее прошлое, заставить ее признать, что она неравнодушна.

Он знал, что может это сделать. Он сделал это однажды, мог сделать и во второй раз.

Она неравнодушна к нему. Больше, чем кто-либо другой.

Но он также понимал: Янь Фэн был прав. Проблема не в этой двери перед ним, а в той, что заперта в ее сердце.

Заставить ее силой — возможно, это решило бы проблему, но он не мог так поступить.

Услышав ее историю, он понял, что не может.

Рассказывая о прошлом, она по большей части сохраняла спокойствие, но он знал, что это не так. Даже сквозь дверь, даже не видя ее, он чувствовал боль под этой маской хладнокровия.

Когда она вот так, живьем, кроваво, без прикрас сдирала с себя кожу, под которой так долго пряталась, — разве могло это быть не больно?

Ему было больно даже слушать, что уж говорить о ней, пережившей все это.

В день их свидания вслепую он заметил, что с ней что-то не так, что есть какая-то проблема, но не придал этому значения. После свадьбы он видел это еще яснее, но по-прежнему не считал это чем-то важным. У каждого есть свои маленькие недостатки, странности, свои личные тайны и секреты. Ему не нужно было знать все. У него самого было прошлое, о котором он не хотел никому рассказывать.

Она ему нравилась, он выбрал ее. У них было общее желание жить вместе, строить нормальную жизнь. Этого было достаточно.

Но он не ожидал, что ее проблема настолько серьезна, настолько ужасна. Он не мог представить, как она выживала все эти годы.

Неудивительно, что она всегда была настороже, всегда спала в одежде, всегда с трудом засыпала, всегда неосознанно старалась быть тихой, всегда была так терпима к нему…

Ее бессонница, кошмары, нервозность, все эти странности — потребность, чтобы вещи оставались на своих местах, чтобы жизнь шла по расписанию, — все эти эмоции, которые она никогда не показывала легко, — все это получило объяснение, обрело причину.

Ее жизнь вышла из-под контроля в шестнадцать лет.

У нее не было чувства безопасности, поэтому она так крепко цеплялась за то, что могла контролировать. Ей нужны были эти правила, эта нормальность, все то, что люди принимают как должное.

Для нее все это было труднодостижимым, тем, что могло исчезнуть в следующую секунду.

Все эти годы, так много лет, эта женщина — всегда, везде — была готова бежать.

«Я вышла за тебя замуж, чтобы использовать тебя…»

Он знал, что это правда.

«Е Хуайань — это всего лишь роль, которую я играла, чтобы соответствовать твоим ожиданиям…»

Проклятая правда.

Но он не верил, что все эти годы она только играла.

Он видел ее изменения, эти мелочи в повседневной жизни, намеренные и неосознанные перемены.

В последнее время она уже сама засыпала в его объятиях, бессознательно тянулась к нему, касалась его, гладила, держала его за руку на улице, прижималась к нему.

Она больше не настаивала на том, чтобы аккуратно завязывать волосы перед сном. В выходные он мог уговорить ее поваляться вместе в постели, а не вскакивать с утра пораньше, чтобы наводить порядок.

Он знал, что это тоже была она. Ее чувства к нему были настоящими.

Именно потому, что они были настоящими, она сказала все так прямо, чтобы он оставил всякую надежду.

Она твердо решила развестись с ним.

Она была уверена, что у них нет будущего.

Он ясно понимал: сейчас что-либо говорить бесполезно. Даже если он выбьет эту дверь и сто раз поклянется, что ему плевать на это проклятое прошлое, она его не услышит.

И после всего того дерьма, через которое она прошла, он, черт возьми, не мог ее винить.

Эти проклятые извращенцы отняли у нее свободу, ее жизнь и ее веру в людей.

Она не могла доверять людям. Никому.

Даже ему.

Она не поверит его обещаниям, его заверениям. Не поверит, что сможет жить нормальной жизнью, что у нее может быть хорошее будущее.

Даже если бы она хотела, она бы не посмела.

Вены на лбу вздулись и запульсировали от гнева и бессилия. Он снова сжал в кулаки руки, прижатые к двери. Ему хотелось растерзать тех уродов, которые сделали ее такой, свернуть им шеи, собственными глазами увидеть, как эти подлые мрази испустят дух.

Но даже если бы он действительно мог это сделать, сейчас это, вероятно, уже ничего бы не изменило.

Женщина за дверью больше не говорила, но он знал, что она плачет. Беззвучно роняет слезы, как тогда в автобусе, когда читала его сообщение. Даже плача, она боялась издать хоть звук.

Она всегда была такой — изо всех сил подавляла свои эмоции, не позволяя никому знать, никому видеть. Каждый раз, когда он это замечал, его сердце разрывалось от боли.

Черт возьми, ему нужно было заново научить ее доверять, верить.

Верить ему.

Ему нужно, чтобы она открыла дверь своего сердца, чтобы добровольно впустила его туда!