Глава 8: Доверенные люди

Ван Ши ошеломленно смотрела, еще не придя в себя.

Чжао Эрлан терпел, терпел, но не выдержал, потянул Чжао Ханьчжан за рукав и обиженно сказал: — А-цзе, можно уже есть? Я голоден.

Чжао Ханьчжан посмотрела на невинного и ничего не понимающего Чжао Эрлана, махнула рукой и сказала: — Ешь, ешь.

Чжао Эрлан тут же вернулся на свое место и сел. Он один за другим положил несколько больших кусков мяса Чжао Ханьчжан и услужливо сказал: — А-цзе, тебя только что рвало, съешь все это.

Чжао Ханьчжан молча смотрела на мясо в миске, чувствуя, как снова болит голова, давит в груди и тошнит.

Ван Ши поспешно взяла мясо: — Твоя А-цзе не ест, ешь сам.

Она с беспокойством посмотрела на Чжао Ханьчжан: — Саньнян, может, съешь немного белой каши? Смотри, лицо совсем бледное после рвоты.

Огромный объем воспоминаний, хлынувших в мозг, почти полностью интегрировался, и голова у Чжао Ханьчжан уже не так сильно болела, но аппетит у нее был неважный, поэтому она кивнула.

Она сидела и смотрела, как Ван Ши кладет еду Чжао Эрлану. Чжао Эрлан ел с большим аппетитом, съедая все, что попадало в его миску.

Чжао Ханьчжан было интересно смотреть, и она спросила его: — В Цытане ты тоже так хорошо ел?

Чжао Эрлан обиженно покачал головой: — Мяса не было, только паровые булочки.

Чжао Ханьчжан удовлетворенно кивнула. Вот это похоже на наказание.

В Цинъи Гэ воцарилась тишина, но в Главном дворе было совсем неспокойно.

Цингу, стоя на коленях, долго плакала и жаловалась. Получив разрешение, она встала и, сгорбившись, тихо удалилась.

Выйдя из двора, она почувствовала, что спина у нее вся мокрая от пота.

Чжао Чанъюй сидел на кушетке, скрестив ноги, неподвижно. Чэн Бо подал ему чашку чая и тихо сказал: — Ланчжу, сегодня вечером вторая ветвь действительно перешла черту.

Чжао Чанъюй вздохнул: — Не только вторая ветвь перешла черту, Саньнян тоже.

Не дожидаясь ответа Чэн Бо, он снова сказал: — Однако это можно понять. Я всегда знал, что у второго сына есть некоторые претензии ко мне, но не думал, что это настолько повлияло на Чжао Цзи. Сейчас, когда я еще жив, он может так поступать с Ван Ши. А когда меня не станет, где им, сироте и вдове, будет место в семье Чжао?

— Я не знал, что ситуация настолько серьезна, — вздохнул он. — Ты думаешь, Саньнян поступила так только для того, чтобы выплеснуть обиду? Она заставляет меня сделать выбор.

Чжао Чанъюй, дойдя до этого места, улыбнулся: — Она довольно умна...

Чэн Бо молчал. Плохие слова говорите вы, хорошие слова тоже вы. В любом случае, вы всегда найдете оправдание для своей внучки.

Он молча поставил чашку чая перед Чжао Чанъюем.

Чжао Чанъюй взял чашку, отпил глоток и задумчиво сказал: — На самом деле, выбора нет. Я... не человек великой праведности.

Чэн Бо поспешно сказал: — Ланчжу, зачем вы так принижаете себя?

Чжао Чанъюй был совершенно спокоен: — Это правда. Если бы я был праведен, то ради долгосрочного развития семьи сейчас должен был бы послать тебя отчитать Саньнян.

— Сила семьи только тогда сможет помочь роду Чжао продвинуться дальше, когда она сосредоточена в одном месте. А сейчас, в смутное время, тем более нельзя раздроблять семейные силы. А я, — вздохнул Чжао Чанъюй, — сейчас собираюсь именно раздробить семейные силы.

С тех пор как он поговорил с Саньнян, Чжао Чанъюй колебался. Сколько же он должен оставить Саньнян?

По первоначальному плану, он не собирался отдавать ей семейные силы. Более того, кроме Чэн Бо, он не планировал оставлять первой ветви никого из людей.

Внук глуп. Даже если он не хотел этого признавать, Чжао Эрлан действительно был слабоумным. Двенадцатилетний мальчик, который в обычной жизни мог общаться без проблем, но умом был не старше шести-семилетнего ребенка.

В шесть-семь лет дети уже могли знать сотню иероглифов, а он учился шесть лет и знал столько иероглифов, сколько можно сосчитать на пальцах одной руки.

Имея перед глазами пример Императора Хуэя, Чжао Чанъюй, естественно, не мог передать ему семейное дело.

Поэтому он всегда думал о том, чтобы вторая ветвь унаследовала семейное дело, а первую ветвь доверить им на попечение.

За последние два года ситуация при дворе изменилась, и противоречия между первой и второй ветвями углубились. Он видел это и беспокоился, поэтому и хотел дать первой ветви дополнительную гарантию.

Поэтому он начал искать для внучки знатный брак. У него была власть, деньги, люди. Он хотел перед уходом устроить Саньнян так, чтобы в будущем она могла опереться на семью мужа и заботиться о матери и брате. Кто же знал, что едва он сделал первый шаг, как пошли слухи, и с Эрланом и Саньнян случилась беда.

Сегодня вечером разве вторая ветвь пришла притеснять сироту и вдову из первой ветви?

Очевидно, это Саньнян заставляла его принять решение.

Хотя Чжао Чанъюй знал, что она вырыла яму, но... ему пришлось в нее ступить.

Чжао Чанъюй долго размышлял, затем принял решение и сказал Чэн Бо: — Завтра пусть Чжао Цзюй и Господин Цзи придут ко мне.

Чэн Бо поклонился и ответил: — Слушаюсь.

Чжао Ханьчжан думала, что Чжао Чанъюю потребуется некоторое время, чтобы принять решение, ведь ее дедушка в истории был известным способным чиновником, которого называли Тысячечжанской сосной и Опорой Поднебесной.

Такой человек, даже если и захочет действовать из личных интересов, будет колебаться какое-то время. Между великим планом семьи и кровными узами, большинство ученых-чиновников того времени выбрали бы семью, тем более такой дальновидный человек, как Чжао Чанъюй?

Она не ожидала, что на следующий день, едва наступил полдень, когда она собиралась обедать, Чэн Бо привел людей, чтобы забрать ее: — Ланчжу беспокоится о Нюлан, поэтому послал меня забрать вас для беседы.

Чжао Ханьчжан кивнула и, сев в паланкин, только тогда подумала, что Чэн Бо только что назвал ее не Саньнян, а Нюлан.

Уголки ее губ невольно приподнялись, и она не смогла сдержать улыбку, даже когда вошла в Главный двор.

На этот раз, без всяких колебаний, она окликнула сидящего во дворе мужчину средних лет: — Дедушка.

Чжао Чанъюй кивнул ей и, когда она подошла, представил ей двух мужчин рядом с ним: — Как раз вовремя. Подойди, познакомься с дедушкой Цзи.

Чжао Ханьчжан посмотрела на него. Она никак не могла назвать так молодого человека с бледным лицом без бороды, с мягким выражением лица, который выглядел лет на тридцать.

Чжао Чанъюй, увидев, что она смотрит на человека в замешательстве, слегка нахмурился: — Саньнян.

Чжао Ханьчжан тут же поклонилась и сказала: — Господин Цзи.

Глаза Господина Цзи загорелись, он слегка кивнул: — Нюлан сегодня выглядит хорошо.

Чжао Чанъюй с некоторым удивлением взглянул на Чжао Ханьчжан, но не стал ее поправлять, а, подхватив разговор, рассмеялся: — Она с детства крепкая. Цзыюань тоже знает, что Чжиэр оставил только двоих детей. Эрлан такой, поэтому я невольно воспитывал ее как мальчика.

Господин Цзи молчал.

Чжао Чанъюй не требовал от него немедленного решения и сказал Чжао Ханьчжан: — Саньнян, Господин Цзи — моя правая рука. В будущем ты должна относиться к нему так же, как к дедушке.

Услышав это, Чжао Ханьчжан посерьезнела, опираясь на паланкин, встала и, с трудом устояв на ногах, глубоко поклонилась Господину Цзи: — Дедушка Цзи.

Чжао Чанъюй: ...Не обязательно так.

Глаза Господина Цзи, однако, ярко заблестели, он взволнованно протянул руку, чтобы поддержать ее: — Хорошее дитя, у тебя ранена нога, не нужно таких церемоний, садись скорее.

— Если дедушка Цзи не сядет, как Саньнян осмелится сидеть? Вы тоже скорее садитесь.

На лбу Чжао Чанъюя задергалась жилка, и он поспешно прервал их обоих: — Это Чжао Цзюй, моя левая рука.

Чжао Ханьчжан посмотрела на него. Его рост был вполне современным, около метра восьмидесяти двух-трех сантиметров, он был силен и крепок. Сейчас весна, а температура в Лояне еще низкая, но он был одет лишь в простую хуфу, ткань обтягивала его тело, подчеркивая его силу.

Чжао Чанъюй сказал: — Он командует семейными войсками.

Сердце Чжао Ханьчжан дрогнуло. Один гражданский, один военный. Неужели Чжао Чанъюй собирается отдать ей все семейное достояние?