Глава 13. Из огня да в полымя

У восточной стены пустого двора, под импровизированным очагом из двух плитняка, горели старые тряпки, выпуская клубы густого дыма. На очаге, в большом медном тазу, что-то булькало и бурлило, окрашиваясь в красный цвет.

— Эй, есть кто-нибудь? Эй… — Жу И позвала несколько раз, но в ответ услышала лишь едва различимое мяуканье кошки и бульканье кипящей воды в тазу.

Пол был завален кукурузными стеблями и рваной одеждой. Жу И осторожно подошла к очагу. Как только она ступила на землю, раздалось пронзительное мяуканье, от которого она чуть не упала в кипящий таз. Но именно благодаря этому она смогла разглядеть, что́ там бурлит: пять пальцев, сжатых в кулак, как куриная лапа, в кровавой воде. Кожа на остальной части руки, желтоватая, была вся в трещинах, из которых виднелись красные мышцы со сгустками фиолетовой крови. Это была чья-то тощая рука.

Жу И вскрикнула и упала на землю, хватаясь за грудь и пытаясь сдержать рвоту.

Внезапно, вместе с леденящим душу кошачьим криком, она поняла, что это вовсе не кошка, а маленькая девочка, у которой отрубили руку, лежала в луже крови и стонала от боли.

Жу И инстинктивно обняла окровавленного ребенка и попыталась встать, но к ее горлу приставили острый кинжал. Перед ней стояло то самое ужасное чудовище, похожее на зомби.

От жгучего желания увидеть отца, от переживаний за его жизнь, от ужаса при виде искалеченной девочки Жу И охватила ярость.

Увернувшись от кинжала, она ударила чудовище головой в колени. Тот стоял на груде дров и костей, и от удара потерял равновесие и упал. Не дав ему подняться, Жу И подбежала к очагу, схватила за края раскаленный медный таз и выплеснула кипящую кровавую воду ему на голову и лицо.

Жу И не помнила, как выбежала из двора с девочкой на руках, как Чжан Сань, ждавший у ворот, размозжил голову выбежавшему за ними людоеду, как родители, рыдавшие от радости, забрали свою дочь. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что бродит по улицам в темноте, под завывание осеннего ветра.

Вся в грязи, она вернулась к разрушенной стене храма. Здесь стояла статуя грозного Будды, и многие бродяги боялись сюда ходить по ночам. Жу И забралась между ног статуи и, прижавшись к ее лодыжке, уснула. Она не боялась Будды, ей казалось, что он такой же сильный и добрый, как ее отец.

Но почему-то этой ночью, едва войдя сюда, она почувствовала необъяснимую тревогу, ей захотелось убежать. Однако урчание в животе заставило ее обратить внимание на миску с овощным супом, стоявшую у ног Будды. Жу И жадно выпила суп, сделала несколько шагов к статуе и, почувствовав слабость в ногах, упала в траву без сознания.

Когда Жу И, лежавшая под холодным лунным светом, очнулась от кошмара, в котором ее разрывал на части дьявол, она увидела, что Чжан Сань, тяжело дыша, словно тот самый дьявол из сна, делает с ней то, что не поддается описанию. Боль пронзила ее тело, словно ее разрубили пополам.

В панике она пыталась найти свой самодельный нож, но наткнулась на чьи-то холодные руки. Вокруг нее вспыхнули красные глаза, раздался тихий смех.

Видя, что Чжан Сань с трудом удерживает отчаянно сопротивляющуюся Жу И, красные глаза приблизились и крепко прижали ее руки и ноги к земле.

На следующее утро Чжан Сань поставил перед Жу И, чьи глаза опухли от слез, миску овощного супа и протянул ей зеленую заколку: — Этой заколкой раньше пользовалась моя жена. Теперь она твоя. Мои ребята провели там небольшой обряд. В такое неспокойное время это все, что я могу тебе дать. Нечего тут рыдать, радуйся.

Сказав это, он выпил суп, который Жу И не тронула, взял миску и, напевая, ушел.

На старой заколке остались следы крови. На потертом изображении феникса все еще можно было разглядеть надпись: «Любимой Лю Байши». Семья мужа обычно гравировала свою фамилию на украшениях, которые дарила жене. Почему же на заколке жены Чжан Саня была выгравирована фамилия Лю?

Днем Чжан Сань силой притащил ее во двор и показал свадебные подарки от своих дружков. Жу И наконец поняла, что эта заколка, серьги и браслеты были сняты с мертвых. Когда она разливала вино, то узнала хриплый голос, который слышала у кучи трупов. Теперь она точно знала, откуда взялись эти украшения.

Вернувшись после того, как все выпили, Чжан Сань отвесил ей пощечину на глазах у распорядителя, обвинив в том, что она выглядела на свадьбе как на похоронах. Затем он вырвал у нее из волос заколку, сгреб со стола подарки и ушел.

Распорядитель сделал вид, что ругает Чжан Саня, а потом, улыбаясь, сказал Жу И: — Все мужчины такие, выпьют пару рюмок и начинают буянить. Все эти вещи рано или поздно все равно будут твоими. Не стоит ссориться с ним, когда он в гневе.

Жу И плакала не из-за этих жутких украшений. Она плакала от ужаса, от неизвестности, от тоски по отцу и брату, которых она не знала, где искать…

В первую брачную ночь, скатившись с Жу И, Чжан Сань, тяжело дыша, взял свою трубку и, затягиваясь, с презрением посмотрел на съежившуюся в углу жену: — Если встречу девушку покрасивее, не стану рассказывать ей о тебе, как о своей жене. Ты слишком уродлива.

— Маленькая лавка, любящие супруги, беременная жена… Все это ложь? — Жу И ошеломленно посмотрела на него, по ее щекам покатились слезы.

— Ну и что? Ты все равно сама забралась ко мне в постель.

Жу И натянула на голову одеяло и зарыдала. Чжан Сань сорвал с нее одеяло.

— Ты что, забыла, что я говорил? Я вложился в твою жизнь, а ты тут истерики закатываешь. Твоя мать учила тебя так издеваться над мужчинами?

В ярости он приложил к ее груди раскаленную трубку. Жу И почувствовала жгучую боль и задрожала всем телом, но не издала ни звука. Когда Чжан Сань оторвал трубку, с груди Жу И слез кусок кожи, обнажив нежную плоть. Он вытряхнул из трубки горячий пепел на рану и пнул Жу И с кровати.

— С утра пораньше не готовишь, валяешься в постели. Ты кто такая вообще? Думаешь, ты все еще папина дочка?

Дрожа, Жу И поднялась на ноги, но тут же получила удар ночным горшком в спину. — Твоя мать тоже по дому голая ходила? — прорычал Чжан Сань.