В опустошенной деревушке графства Селвиус, где беспощадный северный холод выжег землю, а чудовищные волны болезней опустошили население, царила боль. Привилегированные немногие закрывали глаза на агонию, ибо их жизнь не знала нужды.
В ветхом жилище одинокая женщина лежала ничком на холодном, неумолимом полу — жертва коварного недуга, который опустошил ее хрупкое тело. — Кашель... Кашель... ух, — хрипела она, ее грудь сжималась от каждого болезненного приступа, ее ослабленное тело было полотном мучений. Лунный свет, слабый и ледяной, не мог принести утешения в сердце той горькой зимней ночи. Ее мучения были рассказом о страданиях, написанным крупными буквами, плачем по забытым массам, обреченным трудиться, как муравьи, для безразличной королевы.
В той заснеженной лачуге лежала в беспокойном сне маленькая девочка, ее глаза были испачканы засохшими слезами — свидетельство агонии, которую она перенесла, став свидетельницей того, как ее мать поддалась жестокости судьбы. В ту холодную и пронизывающую ночь, наполненную звуками приступов и страданием женщины, ее стоны наполняли комнату, прежде чем она потеряла все силы и погрузилась в сон.
Девочка лежала на сломанном полу, находя скудное утешение в сухой траве и слабом огне. Внезапно, словно пойманная в мучительном кошмаре, она резко села, схватившись за живот от боли. — Ха... хаа... — задыхалась она, пронизывающий холод на коже вернул ее к реальности.
Она огляделась, страх сжимал ее. «Нет, нет, нет, этого не может быть». Паника охватила ее, когда она осознала свое ужасное положение. — М-мама, — пробормотала она, ее глаза метнулись к женщине, стонущей от боли неподалеку. Она поднялась и бросилась к ней. — Нет, мама! Это просто сон, правда? — отчаянно умоляла она, ее голос дрожал от паники.
— Кашель... что... — слабо проговорила ее мать.
— Нет, мама! Ты будешь в порядке. Просто держись, — успокаивала девочка, быстро взяв руки матери и пытаясь предложить то немногое утешение, которое могла, среди неумолимой боли и страданий.
.....
На пронизывающем холодном ветру, от которого дрожали даже взрослые, на улицах города развернулась мрачная сцена. Маленькая, решительная девочка тянула двухколесную тележку, в которой лежало слабое тело ее матери. Ее глаза, лишенные слез, горели необычным чувством — гневом. «Как только я вылечу маму и снова стану Святой, я определенно не позволю этому монстру искоренить всю религию моей Богини Фэлы», — поклялась она, ее решимость была маяком во тьме. Для нее вера в ее богиню была превыше всего, силой, которая двигала ее вперед. Именно богиня спасла ее мать, а не какой-то мужчина, предложивший лишь жалкую жалость.
Ее хрупкая, но решительная фигура тянула тележку по улицам, безразличная к проходящим мимо зевакам, которые удостаивали жалкую девочку лишь беглым взглядом. Достигнув конца улицы, возвышалось место для молитв, свидетельство богатства и преданности, расточаемых на эту религию. Пожертвования и богатства текли рекой, что резко контрастировало с нищей реальностью жизни девочки. Не испугавшись, она окликнула фигуру неподалеку, сопровождавшую богатого дворянина: — Священник Кермит!
Сохраняя самообладание, девочка перевела взгляд на мужчину, Священника Кермита, чье лицо было искажено хмурым выражением. Паника и отчаяние охватили ее, когда она увидела, как он жестом приказывает стражникам убрать ее. — Нет! Священник Кермит, спасите мою маму! — умоляла она, ее голос дрожал от отчаяния, но стражники схватили ее маленькие руки и начали силой оттаскивать ее от входа.
— Простите, виконт, я присоединюсь к вам через минуту, — извинился Священник Кермит, сделав шаг к расстроенной девочке. Надежда мелькнула в ее глазах при виде того, что он проявил хоть какое-то беспокойство.
Собравшись с духом, она вырвала руки из хватки стражников и почтительно сложила их, подражая поведению Святой. — Священник Кермит...
ТУК.
Сбитая с толку и ошеломленная, девочка в шоке смотрела вдаль, лежа на холодной земле. Священник грубо оттолкнул ее, оставив ее лежать на земле, разрушив любое подобие достоинства, которое у нее оставалось. — Жалкая ты вредительница, как ты смеешь произносить мое имя своим грязным ртом, — усмехнулся мужчина, возвышаясь над маленькой девочкой, лежавшей на земле, ее лицо было прижато к холодной земле.
— С...вященник, я... Кхххх?!! — попыталась она заговорить, слова застряли и душили ее в горле. Девочка, пытаясь осмыслить происходящее, подумала: «Может быть, это испытание от богини», когда она собралась с силами, терпя мучения.
— Не произноси мое имя своим ртом, грязь, — выплюнул он, испытывая отвращение при одной мысли о том, что нищенка упоминает его. Он нанес ей еще один удар, и хотя она сдерживала слезы, боль была мучительной. — Кхх, — стиснула она зубы, отказываясь кричать, решив выдержать испытание, которое, казалось, уготовила ей богиня. — Выбросьте ее. Сегодня у меня хорошее настроение, иначе я бы содрал с этой вредительницы шкуру заживо, — прорычал он, чувствуя волну отвращения от прикосновения к "паразиту". Он сдерживал гнев, не желая портить хорошее настроение, вызванное щедрым пожертвованием виконта.
— Н-нет, м-мама, — сумела она прошептать, ее сердце разрывалось от беспокойства за больную мать. Девочка, борясь с болью и усталостью, пыталась выговорить слова, ее голос был едва слышен, когда она свернулась клубком, схватившись за живот.
— Тц, тебе повезло, девочка, иначе ты стала бы материалом для сапог священника, — усмехнулся стражник, нанеся еще один безжалостный удар. ТУК. Слова стражника все еще звучали, когда они грубо отбросили ее на ледяную улицу, где стояла двухколесная тележка с ее больной матерью. Это было резкое напоминание о ее удаче не постичь участь стать кожей для обуви священника.
— Ах, нет... остановитесь, — прохныкала она, ее голос был слабым протестом против жестокости. Лежа на ледяной земле, не в силах сохранить сознание, она почувствовала, как проваливается в темноту. «Может быть, это просто сон», — пыталась она убедить себя, не желая принимать мрачную реальность. Но глубоко внутри она знала, что это неизбежная правда, которую она не могла отрицать. Для нее это было одно из многих испытаний, запланированных Богиней.
Зеваки продолжали проходить мимо, безразличные к бедственному положению маленькой, хрупкой девочки и женщины, стонущей от боли в тележке — яркое отражение бессердечности мира.
Время тянулось, холодный ветер прорезал воздух, заставляя глаза девочки трепетать от боли, пронизывающей все ее тело, усугубляемой обморожением, грызущим ее ноги. Собрав все оставшиеся силы, она медленно поднялась, ее обремененное тело поддерживали хрупкие, дрожащие руки. Она огляделась в отчаянной надежде: — Нет!
Ее мучительный крик эхом разнесся по опустошенным улицам, когда она посмотрела на женщину, лежавшую на земле — безжизненное тело, теперь лишенное дыхания, поддавшееся неумолимой холодной поверхности. Жестокая реальность потери поразила ее, как удар в сердце, оставив ее в опустошенном мире, где, казалось, не было места состраданию. — Мама!
Она поползла своим ослабленным телом к матери, ее собственное тело было лишено тепла, лежа на пронизывающей поверхности, которая уже погасила ту малую жизнь, что оставалась в ее хрупком теле. — Г-где тележка?! — закричала она, не в силах принять реальность смерти матери, ее разум отказывался осознать потерю, которую она только что понесла. Она знала, что даже одна вещь из тележки могла бы сохранить ее мать живой еще немного. — Почему ты не послала его снова, Богиня?! — кричала она, ее крики эхом отдавались на опустошенной улице. Она была одна, окруженная только своей болью и горем. Слезы, некогда сдерживаемые ее стойким духом, теперь текли свободно, смешиваясь с холодной, неумолимой землей — душераздирающее свидетельство жизни, лишенной утешения.
S3
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|