Близорукость (Часть 1)

Близорукость

Ругань, эхом разносившаяся по комнате, безостановочно кружилась в ушах. Каждое слово, словно шип, вонзалось прямо в сердце.

Тусклый свет лампы падал на пол. Фэн Кэинь, прислонившись к двери, прижимала руки к животу и тяжело дышала. Новый приступ боли, накативший туманом, безжалостно терзал ее тело и душу.

Под аккомпанемент криков снаружи маленький монстр, затаившийся в темном уголке ее души, готов был вырваться наружу.

— …Я дрянь? Если бы я была дрянью, стала бы я всю жизнь прислуживать тебе в этом доме? Какой бы бесполезной я ни была, по крайней мере, детей родила я! Ты хоть минуту, хоть секунду ими занимался?

— Ты так гордишься, что родила дочь? Ты просто хочешь прервать наш род Фэн!

— Прервать ваш род? Если бы не я, ты бы, наверное, всю жизнь бобылем проходил! Бесстыдник!

— Повтори, что сказала!

— А что? Тебе можно ругаться, а мне отвечать нельзя?

Ссора не утихала, достигнув апогея. В короткие паузы между оскорблениями в воздухе повисала мертвая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием.

Фэн Кэинь наивно понадеялась, что война вот-вот закончится. Она крепко зажмурилась и услышала оглушительный звук.

«Хлоп!»

— Ааааа! Ты смеешь поднимать руку! Убей меня! Давай! Убей!

Пронзительный крик разорвал тишину, словно печальная боевая песнь.

Затем послышался грохот посуды, стук падающих стульев — звуки битвы, возвестившие о начале войны.

И эхом унесшиеся вдаль.

Как шумно.

«Бум!» — дверь распахнулась. Фэн Кэинь, бледная как полотно, увидела полный разгром в комнате, пол, усыпанный осколками фарфора.

Мать с покрасневшими глазами сидела на коленях на полу. На ее лице застыло выражение отчаянной решимости, как у храброго воина.

Печально и величественно.

Отец сидел на диване с сигаретой в руке, опустив голову. Его глаза налились кровью. Комната была полна дыма, такого едкого, что трудно было открыть глаза — можно было представить, сколько он выкурил.

Он был похож на мясника, обезумевшего от ярости мясника.

— Перестаньте шуметь, — решимость, с которой Фэн Кэинь распахнула дверь, улетучилась при виде этой сцены, оставив лишь чувство бессилия.

Ее голос стал тише. Когда родители посмотрели на нее, она опустила голову.

— Потише, пожалуйста. Мне скоро сдавать Гаокао.

Она пробормотала это, и последние слова прозвучали тише комариного писка.

Она почувствовала, как взгляды, устремленные на нее, стали еще тяжелее, почти раздавив ее.

После долгого молчания война вспыхнула с новой силой.

Накал страстей, искры и дым — абсолютный властитель столкнулся с бунтом двух ничтожных жизней…

— Гаокао? Да не из-за тебя ли все это?! Черт, да что ты о себе возомнила? Ублюдок!

Мужчина внезапно вскочил. С налитыми кровью глазами он впился взглядом в лицо Фэн Кэинь. Сигарета, зажатая в его пальцах, упала от резкого движения. Он прищурился.

— Эгоистка… Я тебя вырастил, и вот твоя благодарность? Защищаешь эту дрянь?

Мужчина подскочил к ней и высоко занес руку, гневно глядя ей в лицо.

Комнату словно заполнило что-то грязное, липкое, оно кружилось и обвивало их, попавших в ловушку, сжимая все сильнее.

На мгновение Фэн Кэинь перестала дышать, вернее, не могла вдохнуть. Ей показалось, что ее бросили в ледяную морскую пучину, дыхание перехватило, и она никак не могла вырваться.

К этому добавились сегодняшнее физическое и душевное истощение. Струна внутри нее лопнула.

— Если я такая обуза, зачем было меня рожать?

Слезы неудержимо покатились по ее щекам. Упав с подбородка, они с жалким звуком разбились о пол.

Тихо заплакала мать. Она больше ничего не могла, кроме как плакать — опустошенная, она сидела на полу и бессильно била кулаками по земле. В комнате стоял смрад и удушье.

В этот момент Фэн Кэинь уже не ощущала своих эмоций. Все ее чувства сосредоточились на боли внизу живота. Слезы забрали большую часть ее тепла. Ей и так было трудно дышать от боли, а теперь, после этой сцены, перед глазами все поплыло.

Почти в тот самый момент, когда отец схватил пепельницу и швырнул ее в ее сторону, она рухнула навзничь. Сквозь туман она услышала глухой удар собственного затылка о пол.

«Бум!» — этот звук смешался со звоном разбившейся о стену пепельницы.

Фэн Кэинь почувствовала себя тряпичной куклой. То, как она упала на пол, было особенно жалко и стыдно.

Если бы можно было вот так просто не проснуться, было бы, наверное, неплохо…

Это была ее последняя мысль.

Свет уличного фонаря за окном ложился на землю кругами. Вокруг роились стайки мошек, жужжа и кружась.

Капли дождя застучали по стеклу, становясь все настойчивее. Становилось все душнее.

Вокруг сгустилась тьма, такая плотная, что не видно было и вытянутой руки. Темнота, от которой замирало сердце…

*

Утренний свет робко пробивался в комнату, касаясь ее лица. С трудом открыв глаза, она увидела медленно поднимающееся из-за горизонта солнце.

Фэн Кэинь повернула голову. На ветке за окном сидела птичка и весело щебетала.

— …Проснулась? Все еще плохо себя чувствуешь?

Рядом раздался голос — очень хриплый, с нотками усталости.

Под глазами женщины темнели круги. Увидев, что дочь открыла глаза, она улыбнулась ей.

— Пора вставать завтракать, — она поднялась, опираясь на поясницу. От долгого сидения в одной позе ее качнуло, и она едва не упала, успев ухватиться за изголовье кровати.

Фэн Кэинь быстро села и протянула руку, чтобы поддержать мать.

— Мам…

— Ничего, — женщина снова улыбнулась и безразлично махнула рукой.

Выходя из комнаты, она бросила тяжелый взгляд на диван, а затем молча шагнула вперед.

Словно вступая в новый круг ада, окутанный тьмой.

Брак и семья — это и есть ад…

В гостиной по-прежнему царила гнетущая тишина. Фэн Кэинь сидела с опущенной головой и медленно пила молоко, стараясь даже мельком не смотреть на мужчину, мертвецки пьяного на диване.

От него несло перегаром и потом — запахами, которые постоянно напоминали о его присутствии.