Голос Гу Хуая был низким, но холодным, как увядшие лотосы на белом пруду, как пыль, поглотившая эхо судьбы.
Оглушающий.
Оглушающий.
Гу Жофань поднял голову, пытаясь разглядеть лицо человека, стоявшего перед ним, владельца этого голоса.
За спиной Гу Хуая было ослепительное, режущее глаза солнце. С точки зрения Гу Жофаня, высокий, стройный юноша стоял перед ним против света. Его лицо с четкими, острыми чертами, казалось, прошло через бесконечные перерождения, но все равно оставалось таким же ярким, таким же, как в самом начале.
Он пытался рассмотреть его получше, еще получше, подойти ближе, еще ближе.
Это же А-Хуай, это его А-Хуай...
Глаза постепенно затуманились.
В тот год ему было тринадцать, Гу Хуаю — пятнадцать.
Он стоял на коленях посреди огромного, холодного дворца, глядя на незнакомые, далекие фигуры вокруг.
Его отец, князь, погиб на поле боя, мать покончила с собой от горя.
В одно мгновение от всей Резиденции князя Нин остался только он один.
А затем его привез сюда тот незнакомый, высокомерный человек, которого называли Императором.
Гу Жофань, стоя на коленях посреди дворца, опустив голову, думал: этот дворец такой огромный, больше, чем их княжеская резиденция, такой огромный, что от него невольно становится холодно.
— Отец-император, мне нравится этот младший брат, я хочу, чтобы он жил со мной.
Это была первая встреча Гу Жофаня с пятнадцатилетним Гу Хуаем.
В то время они оба были еще детьми. Первое, что сказал ему Гу Хуай, было: "Мне нравится этот младший брат".
Так Гу Жофань остался рядом с Гу Хуаем, сопровождая его с пятнадцати лет, пока тот не занял высокое положение, с которого взирал на всех; сопровождая его, превратившись из брата в возлюбленного; проведя с ним целых пятнадцать долгих лет.
В то время Гу Жофань уже был Седьмым Принцем Наньчу, единственным князем, которому было разрешено жить во дворце.
В огромном дворце не было ни одной наложницы, принадлежавшей Гу Хуаю, он был пустым и немного холодным.
Но почему-то в то время Гу Жофань, которого Гу Хуай обнимал, чувствовал, что хотя этот дворец и пугает своей величиной, с этим человеком рядом становилось необъяснимо тепло, словно это был дом.
Позволяя слезам безудержно течь по лицу, Гу Жофань лишь зачарованно смотрел на высокую, стройную фигуру перед собой.
Его А-Хуай, его А-Хуай, о котором он так долго тосковал.
Наконец появился перед ним.
— ...А-Хуай, ты, наверное, напугал этого ребенка? Смотри, он заплакал, как только тебя увидел, — Хэ Жань, заметив состояние Гу Жофаня, неуверенно спросил.
На самом деле, не стоит его винить за такую мысль. Ребенок плакал так горько, так надрывно.
Он не издавал звуков, но по одному его виду можно было понять, что он плачет очень горько.
Гу Хуай, следуя указанию Хэ Жаня, опустил голову и увидел лицо Гу Жофаня, искаженное от плача.
Он почувствовал себя странно. Этот ребенок, казалось, все время смотрел на него. Он нахмурился, но не успел заговорить, как директор приюта с натянутой улыбкой встала перед Гу Жофанем и смущенно объяснила Гу Хуаю: — Молодой господин Гу, этот ребенок...
Директор приюта показала на голову: — Здесь... есть небольшие проблемы. Обычно он такой безучастный, кто бы мог подумать, что сегодня он будет так сильно плакать. — Говоря это, директор подмигивала воспитательницам позади, давая им знак увести Гу Жофаня.
— Эй, подождите, — Хэ Жань посмотрел на Гу Жофаня, который стоял на месте, надрывно плакал, слезы непрерывно текли, но он все равно смотрел на Гу Хуая. Почувствовав жалость, он присел, посмотрел на Гу Жофаня и протянул руку, пытаясь вытереть слезы с его лица.
Гу Жофань не уклонялся. Он просто стоял там, безучастно глядя на бесстрастного Гу Хуая, который даже не смотрел на него. В сердце у него была горечь.
Да, он должен был подумать об этом раньше, разве не так?
Он не помнит его.
Не помнит его.
Гу Жофань смотрел на лицо, которое он бесчисленное количество раз рисовал в своих снах, такое знакомое, что не могло быть более знакомым. Игнорируя тот факт, что ему всего семь лет, он попытался шагнуть вперед, чтобы быть ближе к А-Хуаю, еще ближе...
Гу Хуай почувствовал что-то странное в сердце. Он опустил голову и увидел глаза Гу Жофаня.
Наполненные слезами, он смотрел на него, подняв голову.
Словно потеряв какое-то сокровище, сердце Гу Хуая внезапно смягчилось.
Глаза, как у олененка.
В голове Гу Хуая внезапно возникло это сравнение. Словно околдованный, он невольно присел, чтобы посмотреть Гу Жофаню в глаза. Глядя на это худое, восково-желтое личико, Гу Хуай, чьи эмоции редко проявлялись, почему-то в одно мгновение почувствовал некоторое недовольство.
Неужели в этом приюте детям плохо кормят?
Одного взгляда было достаточно Гу Жофаню, чтобы понять, что этот человек — его А-Хуай. Точно так же, одного взгляда было достаточно, чтобы почувствовать, что под бесстрастным лицом Гу Хуая скрывается некоторое недовольство.
Сквозь слезы Гу Жофань протянул руку, дотронулся до середины лба Гу Хуая и нежно, очень нежно разгладил морщинку.
Он открыл рот, но так и не смог произнести ни звука. А-Хуай, не хмурься...
Гу Хуай был немного удивлен, приподнял бровь и собирался убрать руку ребенка, но почему-то в одно мгновение заколебался и в итоге не двинулся.
Глядя на эти глаза, как у олененка, чистые до дна, черные как смоль, Гу Хуай необъяснимо почувствовал, что его сердце стало немного мягче.
Или, может быть, глаза детей — самые чистые?
А стоявший рядом Хэ Жань, который все прекрасно видел, чуть не уронил челюсть.
Не говоря уже о том, что Гу Хуай больше всего ненавидит, когда дети плачут, этот маленький сопляк посмел прикоснуться к его драгоценному лицу, а он даже не рассердился. Сегодня что, солнце встало на западе?
Возможно, от взгляда этих глаз его сердце необъяснимо дрогнуло. Гу Хуай, что было редкостью, терпеливо присел перед Гу Жофанем. Его лицо по-прежнему было бесстрастным, но голос невольно стал намного мягче.
(Нет комментариев)
|
|
|
|