Мимолетное видение (Часть 2)

Она была еще совсем юной, в нежном возрасте кардамона, и, полагаясь на безграничную любовь отца, вела себя дерзко и наивно, не ведая страха. Отец исполнял любую ее просьбу. Она постоянно липла к родителям, хотела есть и спать вместе с ними. Слуги за ее спиной часто перешептывались, что девице, которой скоро предстоит церемония совершеннолетия, не пристало так себя вести, и не стыдно ли ей.

В отличие от матери, строго следовавшей древним ритуалам и правилам, отец никогда не любил устаревшие условности. Линси всегда удивлялась, как два столь разных по характеру человека смогли сойтись.

Однажды она спросила отца, не потому ли он женился на матери, что та была красива?

Она звала мать «мама» (нян), а не «матушка» (няннян) — одно пропущенное слово делало их отношения значительно холоднее.

В ее глазах мать была невыносимо назойливым человеком, который вечно наблюдал за ней, когда она была с отцом, и то и дело презрительно фыркал на ее слова и поступки.

— Маленькой принцессе скоро проходить церемонию совершеннолетия, пора выбирать жениха, — сказал тогда отец, обнимая ее. Он прижался щекой с легкой щетиной к ее нежной шее, щекоча ее, отчего она заливисто смеялась.

— Я не хочу выбирать жениха, я хочу всегда быть с папой, — надула она губки, явно недовольная.

— Папа не сможет быть с маленькой принцессой всю жизнь. А что принцесса думает о брате Цзюнь И? — он внимательно изучал живое выражение лица дочери.

— О брате Цзюнь И? Но ведь так нельзя. Они все говорят, что я не могу выйти за него замуж... Нянюшки всегда спрашивают, какого жениха я хочу, а я говорю, что хочу замуж за папу. Они говорят, что нельзя. Тогда я говорю, что, так и быть, выйду за брата, но они все равно говорят, что нельзя… — Будучи еще ребенком, она чувствовала, что замужество — это что-то очень далекое; ей было любопытно, но особого интереса она не проявляла.

— А если папа скажет, что можно? — осторожно прощупывал почву отец. — Провести всю жизнь с братом Цзюнь И?

— Они говорят, что это противоречит этике, — она широко распахнула влажные глаза, вызывая жалость одним своим видом.

— А что такое этика, маленькая принцесса знает? — отец легонько потянул ее за надутые розовые губки, словно наказывая за дерзкие слова.

— Янь Линь, я не согласна! — вмешалась стоявшая рядом мать. Выражение ее лица было серьезным, а тон — необычайно твердым.

— А я выйду замуж за брата Цзюнь И, назло тебе! — поджав губы, сердито выпалила она.

— Линъэр, нельзя так разговаривать с матушкой, — мягко упрекнул ее отец.

— Нет, буду… Почему она вечно меня поучает? Почему, когда она говорит, я должна слушать, а когда я говорю, то я неправа? Я не неправа! Она плохо ко мне относится, и я не буду к ней хорошо относиться… — Она помнила, что это был первый раз, когда отец был с ней так строг. Он заодно с матерью, обиженно подумала она и, утирая слезы рукавом, выбежала из кабинета отца, чтобы пойти к брату и перечислить ему все «преступления» родителей.

«Преступления» матери могли составить целое дело, но вот жаловаться на отца ей довелось впервые.

Она прижалась к мужчине, нежному и прекрасному, как нефрит, и, всхлипывая, долго не могла связать ни одного целого предложения. Часть про отца она опустила, чувствуя лишь обиду.

За окном высоко стояло красное солнце, заливая все светом, но комната мужчины была плотно занавешена тяжелыми стенными коврами, не пропускавшими ни звука, ни луча света. Внутри царил полнейший мрак, отчего становилось жутко.

Немногословный брат долгие годы жил в такой темноте. Его красивое лицо было почти прозрачно-белым.

Из-за тяжелой болезни глаз он не мог переносить никакого света. Иначе, даже с закрытыми глазами, он чувствовал жгучую боль. Мало того, от раздражения глаза начинали непрерывно слезиться, причем слезы были с кровью.

Поэтому, даже если он выходил из этой замкнутой комнаты, ему приходилось надевать толстую шелковую повязку, а поверх — коническую шляпу (доули) с длинной вуалью, скрывавшей его лицо. Весь в белом, он походил на бессмертного, чуждого мирской суеты.

Он и вправду был как бессмертный, по крайней мере, так думала Линси.

Хотя он был старше ее более чем на пять лет, по-настоящему учиться он начал вместе с ней. Однако учеба действительно не измеряется временем. Они учились одному и тому же, но брат всегда знал больше нее.

В учебе отец был с ним очень строг, ничуть не жалея его из-за слепоты. Он велел вырезать иероглифы на деревянных дощечках, чтобы брат мог учиться наравне со зрячими.

Усилия не прошли даром: брат прочел множество книг, но не стал книжным червем. Он часто схватывал все на лету, умел применять знания на практике и всегда отвечал на все ее разнообразные и странные вопросы, ничего не утаивая. Его эрудиция превосходила знания многих обычных людей. Поэтому всякий раз, когда у нее возникали проблемы или вопросы, она приставала к брату с просьбой объяснить. Поначалу она щебетала, как воробей, а он оставался немногословен, но со временем он стал говорить больше.

— Брат, меня точно подобрали… — плакалась она, заодно вытирая слезы и сопли о белоснежные одежды брата.

— Нелегко подобрать такую красивую маленькую принцессу, — усмехнулся он, нежно поглаживая ее по шелковистым волосам.

— Правда ведь? Я красивее ее, она мне завидует, поэтому все делает мне наперекор! — сердито пыхтела она, хныча.

— И что же она сделала тебе наперекор на этот раз? — мягко спросил он, его голос был низким, но не лишенным нежности.

— Я сказала, что выйду замуж за брата, папа согласился, а она опять против! — В темноте она не могла разглядеть выражение его лица, но почувствовала, как рука, гладившая ее волосы, на мгновение замерла. Он замолчал.

— Брат? — Линси обняла его за шею и слегка потрясла.

— Ох, — наконец ответил он спустя некоторое время.

Разговор о замужестве так ничем и не кончился, но через несколько дней после этого брат быстро женился. Его женой стала Муцзинь, которая выросла вместе с Линси.

В ту же ночь характер брата резко изменился.