Глава 12. Завуалированное оскорбление

— Ты… Если хочешь что-то сделать, делай быстрее, — Цинь Момо отвернула голову, всем своим видом показывая готовность героически принять мученическую смерть.

На губах Вэй Ихао появилась злая усмешка. Он подошел к бару и налил стакан виски со льдом.

— Выпей это, — снова прозвучал тон, не терпящий возражений.

Цинь Момо поколебалась, но все же взяла стакан и осушила его одним глотком, поставив пустой стакан на прикроватную тумбочку.

Внезапно он поцеловал ее в губы, а его руки начали беспокойно блуждать по ее телу.

— У меня еще не закончились месячные, — напомнила Цинь Момо, воспользовавшись короткой паузой, когда он отстранился.

— Я знаю, — ответил он и снова прильнул к ее губам.

Странно, но сегодня вечером он казался особенно нежным. Даже его поцелуи стали легче. Он намеренно избегал раны на ее руке, стараясь не причинить ей боли, пока на ней не остались только трусики…

Цинь Момо почувствовала, что что-то не так. Тело горело странным, мучительным жаром. Этот жар заставил ее крепче вцепиться в обнимавшего ее мужчину, словно она хотела что-то получить от него.

Но что именно, она не знала. Сознание помутилось, и она лишь подсознательно не хотела, чтобы Вэй Ихао отпускал ее.

— Жарко, правда? — Вэй Ихао внезапно отстранился, упираясь руками по обе стороны от ее головы.

— Мне… мне жарко… правда… — Цинь Момо сама не понимала, что говорит.

— Попроси меня. Попроси, и я дам тебе то, чего ты хочешь, — он снова превратился из ангела в сатану.

— Прошу тебя… я прошу тебя… — она не знала, чего хочет, но чувствовала, будто что-то внутри нее вот-вот взорвется.

— Раз уж ты просишь, я буду так добр… отпустить тебя, — сказав это, он встал, глядя сверху вниз на женщину, терзаемую желанием.

Затем он взял стакан, из которого только что пила Цинь Момо, и высыпал оставшийся лед ей на тело.

— Каково это — двойное испытание льдом и пламенем? Приятно, не так ли? Наслаждайся.

Он подошел к бару, снова налил себе выпить и, усевшись в кресло, стал спокойно и неторопливо любоваться развернувшейся перед ним картиной.

Цинь Момо было невыносимо жарко. Она хотела встать с кровати и принять холодный душ, но во всем теле не было ни капли сил. Она могла лишь позволить этому мучительному жару постепенно поглощать себя, не имея возможности что-либо сделать. Она хотела закричать, но из горла вырывался лишь тихий стон…

Спустя три бесконечно долгих часа Цинь Момо почувствовала себя совершенно опустошенной. Мучительный жар наконец отступил.

Она не могла видеть себя со стороны: белоснежная кожа с розовым оттенком, аккуратно уложенные волосы растрепались.

Вэй Ихао почувствовал, что вот-вот потеряет контроль.

Он встал, медленно подошел к кровати и сел, осторожно обняв ее обнаженное тело.

— Ты… хуже зверя, — Цинь Момо хотела вырваться из его объятий, но у нее не было сил даже пошевелить пальцем.

— Смеешь еще ругаться? Хочешь повторить, м? — на его лице играла злая усмешка, и он был из тех, кто слов на ветер не бросает.

— Что я сделала не так? За что ты так со мной? — она посмотрела ему в глаза, задавая вопрос совершенно серьезно.

— Во-первых, тебе не следовало входить в семью Цинь. Во-вторых, тебе не следовало бросать вызов моему авторитету и пререкаться со мной. В-третьих, я ненавижу больше всего, когда шлюхи строят из себя передо мной целомудренных и добродетельных женщин, — прошептал он ей на ухо. Слова звучали почти как признания влюбленных, но каждое из них вонзалось ей в сердце.

Цинь Момо вдруг захотелось рассмеяться. И она действительно начала смеяться — смехом сквозь слезы, который звучал горше плача.

Что она могла ему ответить? Во-первых, она виновата, что ее бросили родные родители сразу после рождения. Виновата, что встретила такого человека, как Цинь Шао. Виновата, что не заслужила ничьей любви.

Во-вторых, все думали, что после выхода из тюрьмы она изменилась: стала грубой, язвительной, никого не щадящей на словах, потерявшей всякое подобие благовоспитанной девицы. Но для кого была эта маска силы? Она уже и сама забыла, какой была настоящей.

В-третьих, только потому, что Цинь Шао продал ее невинность какому-то подонку, она заслужила называться шлюхой в его устах?

Об этом она не хотела говорить. Особенно не хотела говорить этому дьяволу перед ней.

Посмотреть на них сейчас: она — обнаженная, с растрепанными волосами, в его объятиях. А он — безупречно одетый, даже галстук не ослаблен. Разве это само по себе не оскорбление?

— Чему смеешься? — он не рассердился из-за ее молчания, даже в его глазах мелькнула усмешка.

— Я что, даже над собой посмеяться не имею права?

Он проигнорировал сарказм в ее словах, сунул руку в карман пиджака и достал что-то.

— Тебе нравится это?

Выражение лица Цинь Момо на мгновение застыло, но тут же она смирилась. Да, перед ним она всегда была обнажена, без малейшего намека на личное пространство.

На самом деле, она и сама не знала, зачем ей этот пистолет-помада. Она не собиралась никому им вредить. Но теперь, кажется, ей будет трудно это объяснить.

— Я не должна была брать твои вещи. Делай, что хочешь, — она отвернулась, больше не глядя на него.

— Этот пистолет использовала Гань Лу, когда еще была в Янь Мэнь. Уйдя, она оставила его у меня. Но пистолет без патронов — просто бесполезная игрушка, — сказав это, он небрежно достал что-то из ящика прикроватной тумбочки, ловко вставил в пистолет, а затем вложил его ей в руку.

Цинь Момо повернула голову, с недоверием глядя на этого дьявола.

— Не думай, что с пистолетом у тебя появится шанс сбежать, — он легонько похлопал ее по щеке, словно забавляясь с послушным питомцем.

С трудом поднявшись с кровати, она оделась, не забыв прихватить пистолет. Она не хотела оставаться в его комнате ни минуты дольше. Открыв дверь, она неожиданно увидела стоящую в коридоре Гань Лу.