”
Слухи и сплетни, летевшие со всех сторон, были подобны ледяному ветру суровой зимы, острому клинку, который разрубил все границы. С тех пор Шэнь Либай перестал быть Шэнь Либаем, став воплощением «звезды-метлы», объектом для оправданной, по мнению других, травли.
Никто не хотел встать рядом, потому что «звезда-метла» считалась мстительной. Чтобы избежать мести, они со спокойной совестью строили ему всяческие козни. Будь то подкладывание насекомых в обувь или подсыпание опасных предметов в еду — они делали это с усердием и серьезностью, даже назвав свои действия «Защитой Чаоян».
Они не считали, что издеваются над кем-то, а думали, что вершат правосудие.
Зло беззастенчиво распространялось в коллективе, словно капля чернил в сосуде с водой, незаметно оскверняя их, но они этого не осознавали.
Насекомые могли быть ядовиты, острые предметы могли поранить, кипяток мог серьезно обжечь кожу, а струя воды под высоким давлением была острой, как множество летящих стрел. Среди издевательств он познавал бытовые опасности и снова и снова испытывал радость от того, что чудом уцелел.
Никто не нес за это ответственности. Шэнь Либай видел, как маленький он указывал на какого-то мальчика, слезы текли ручьем, гнев и обида душили его, но выплеснуть их было некуда. Обида застыла в уголках глаз, но тетя Чжу строгим голосом отчитывала именно его.
— Шэнь Либай, ты можешь наладить отношения с детьми?
— Шэнь Либай, ты можешь быть хоть немного благоразумнее?
— Шэнь Либай, почему бы тебе не подумать, что ты сам делаешь не так? Столько детей, почему только тебя каждый день обижают, почему с тобой вечно что-то случается?
— Шэнь Либай, ты можешь дать тете хоть немного покоя? Целыми днями только и слышно твой плач! А о других детях тете не нужно заботиться?
— Шэнь Либай…
Он яростно схватил чашку со стола и швырнул ее в белую стену. Раздался звон разбитого фарфора, и вместе с ним брызнул бледно-желтый чай, оставив на стене большое пятно — пятно грязи и узел на сердце.
С тех пор злоба обрела направление и стала собираться со всех сторон.
Она стала самым близким, самым понимающим собеседником, заботливо спрашивая: «Тебя сегодня опять обидели?»
«Они такие плохие, как можно творить такие ужасные вещи».
А потом она начала искушать его.
«Ты никогда не даешь сдачи, поэтому они думают, что тебя легко обидеть. В следующий раз обязательно ударь в ответ».
«Можно ударить куда угодно. В живот, например. Это не так заметно, но легко повредить внутренние органы».
«Ай, как все сложно. Лучше уж покончить со всем раз и навсегда».
Когда он очнулся, то обнаружил, что держит в руке затупившийся кухонный нож. К счастью, нож был тупой, и рядом никого не было, иначе последствия были бы невообразимы.
Он не успел порадоваться, как, опустив взгляд, увидел, что нож в его руке сменился на остро заточенный фруктовый нож.
Перед ним неподвижно стоял человек — живая мишень. Голос в ушах тихо уговаривал: «Помнишь ее? Это она во всем виновата. Если бы она не рассказала другим взрослым, что ты можешь видеть некоторые вещи, взрослые бы не стали тебя опасаться, а дети — ненавидеть».
Он опустил голову, желая выбросить нож, но рука становилась все тяжелее, словно перестала ему подчиняться.
«Если бы не она, снова и снова отказывавшаяся разбираться, кто прав, кто виноват, и покрывавшая плохих детей, разве твое детство было бы таким ужасным? Если бы не она, злоба бы не пришла, Ван И не умер бы, а Чжан Фань не стала бы злобным духом. Все ваши несчастья начались из-за нее. Потребовать у нее расплаты — это не слишком много, правда?»
— Нет, — сказал Шэнь Либай, — она виновата, но я не могу…
— Не можешь причинить вред? — Голос звучал слегка недоуменно. — Но ты уже это делал, помнишь? На берегу реки, на траве, ты причинил ей увечье. Вспомни хорошенько тот момент. Разве ты не чувствовал тогда упоение от полного контроля над ситуацией? Никто не мог тебе перечить, оставалось только стоять на коленях и умолять о пощаде. Когда ты причинил ей вред, ты, конечно, ощутил радость мести, но важнее было осознать свою власть. Как сильный, ты должен обладать абсолютной властью».
«Давай же, это всего лишь человек. Ты так силен, лишить кого-то жизни — что это для тебя? Пустяк, не стоящий упоминания. К тому же, если ты разберешься с ней, будущие дети не пострадают от нее. Ты спасешь их, предотвратишь трагедии. Ты — добрый человек».
Слова звучали искренне. Шэнь Либай поднял руку, став Адамом в Эдемском саду, который поддался искушению Евы и змея, сорвал яблоко и был готов откусить первый кусок.
Шрамы на его руке мелькнули перед глазами. Шэнь Либай на мгновение замер. Он, казалось, забыл, откуда взялись эти раны.
Именно эта бессознательная пауза спасла Шэнь Либая.
Он упал на колени, его рвало так, что казалось, внутренности вывернутся наружу, но он так и не смог избавиться от тошнотворного чувства. Он остервенело мыл руки под краном, кожа почти слезла, но ему все еще казалось, что запах крови очень сильный, такой тяжелый, будто будет преследовать его всю жизнь.
Голос был прав: воспоминания о причиненном вреде были неизгладимы, он легко мог их вызвать. Вот только не было никакого упоения, никакого чувства власти, лишь раскаяние, отвращение, ненависть к себе — вот что коренилось глубоко внутри.
Голос, казалось, тоже почувствовал отступление Шэнь Либая. Он больше не оставлял времени на раздумья. Мгновенно со всех сторон, словно лавина, обрушилось множество голосов. За каждым голосом стояла волна злобы, мучительное прошлое. Шэнь Либая захлестнуло ими, заставив вновь пережить собственную слабость и беспомощность.
«Он распускал о тебе слухи в школе, из-за чего весь класс считал тебя лжецом и избегал четыре года!»
«Он опрокидывал твою миску с едой, ты часто оставался голодным и, не выдержав, воровал еду на кухне, за что тебя ловили и наказывали тети».
«Она оклеветала тебя, обвинив в воровстве, из-за чего родители одноклассников кричали на тебя, и тебя чуть не наказали».
«Он…»
«Она…»
Голоса внезапно стали громче: «Они все получили по заслугам! Ты имеешь право на месть! Это всего лишь расправа, что в этом такого?!»
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|