Пролог

Хуа Юйчжи изо всех сил колотил в крепкие, толстые, покрытые красным лаком ворота. Его непрерывные крики в тишине ночи, когда уже миновала третья стража, разносились подобно воплям призраков.

— Отец, впусти меня, отец! Я не хочу познавать эту чёртову жизнь, отец!

У-у-у, ну почему он такой несчастный?

Всего-то и делов, что погулял несколько дней и пару ночей не ночевал дома. А отец тут же навесил на него необоснованные ярлыки: «прожигатель жизни», «ленивый бездельник», «тунеядец». Из-за этого, едва переступив порог дома, он тут же был выставлен вон. Он не хотел этого!

— Отец! Мать! Впустите меня, я не хочу уходить из дома!

— кричал Хуа Юйчжи во всё горло.

Другие родители молят Небеса, чтобы их сыновья послушно сидели дома и не вытворяли таких безобразий, как побег из дома. А его отец? Он словно мечтал, чтобы сын убрался подальше. Что за дела!

Хуа Юйчжи с досадой размышлял про себя, продолжая хрипло кричать.

На самом деле, он не то чтобы сильно возражал против познания тягот жизни. Его злило то, как отец просто вышвырнул его, обобрав до нитки: забрал все деньги и ценные вещи, даже одежду сменил на грубую ткань и соломенные сандалии, выдав на жизнь всего одну связку монет.

Одну связку монет?! Вы шутите? С такими-то деньжищами ему что, спать на улице, проверяя собственным телом чистоту мостовых? Или познавать вкус северо-западного ветра? Или лично пробовать сладость росы? О Небеса! Чем это отличается от того, чтобы просто отправить его на смерть?

Но отец именно этого и хотел – отправить его на смерть, причём решительно и бесповоротно.

Прокричав у ворот родного дома с третьей стражи до пятой, с пятой стражи до рассвета, а потом и до тех пор, пока на улицах не начали появляться люди, смотревшие на него как на дурака, Хуа Юйчжи был вынужден признать факт:

Его бросили. У-у-у…