1

Когда я впервые встретил Оленя, я собирался прострелить себе руку из дедушкиного пистолета.

Я работал в издательстве, и моя ежедневная работа заключалась в том, чтобы меня расстреливали.

Город X окружен горами с трех сторон, и офисное здание компании было построено на склоне холма на окраине города.

Двухэтажное здание магазинного типа с тонким потолком посередине. Наверху сидели редакторы и начальство, внизу, как кусочки головоломки, располагались разные отделы: боевики, любовные романы, научная фантастика, ужасы, иллюстрации... А наш отдел назывался «Пиши что хочешь, все равно не пройдет», и процент расстрела у нас достигал девяноста.

Днем мы приезжали на автобусе, доставали клавиатуры, включали экраны, тарабанили что-то, потом отдавали Ли Саню на расстрел, после расстрела переписывали, снова отдавали на расстрел... После последнего раунда отклонений мы могли идти домой.

Ли Саню было чуть за тридцать, его прозвище — «Эмоциональный интеллект два сантиметра». Десять лет назад он написал несколько бестселлеров, а после того как его талант иссяк, он сидел здесь и срывал злость на нас.

Наши рукописи сначала должны были пройти его проверку, и только потом их можно было отправить наверх.

Люди с верхнего и нижнего этажей почти никогда не встречались лично, все вопросы решались по почте и телефону.

В тот день, когда в компанию пришел Чжан Сань, спустился и Босс. Это был первый раз за три года моей работы, когда я увидел своего Босса.

Он стоял у стеклянной двери офиса, бодро посасывая окурок, одна его пухлая белая рука лежала на животе, похожем на чайник, а на шее висел алый галстук, напоминающий окровавленную железную цепь для пыток.

Он громко предостерег нас, сказав: «Не каждый может сидеть в этом офисе. Во-первых, вы должны быть Цзян Ланом».

В отделе «Пиши что хочешь» и правда ютилось немало Цзян Ланов, только расстояние между талантом и его иссяканием у них было короче, поэтому они умирали, не успев прославиться.

Например, парень напротив меня, мы звали его Бумага А4, потому что, когда он не мог ничего написать, он ел бумагу.

Когда он только пришел в компанию, Бумага А4 был молодым человеком в расцвете сил, печатал с такой мощью, будто прорывало водопровод.

Тогда он съедал всего один лист в неделю, а теперь съедает два ляна* в день, часто запивая едой.

Стеклянная дверь кабинета Ли Саня всегда была полуоткрыта, чтобы нам было удобно вползать туда и выкатываться обратно.

Его громогласный голос тоже часто вытекал из щели под дверью, журча, как кипяток: «Вон! Переписывай! Мусор! Расстрел!»

Ближе к концу рабочего дня он вышел с мрачным лицом, патрулируя между перегородками, как охотничий пес.

У этого господина была изящная фигура и некая расплывчатая, обобщенная красота. Красивые актеры из телевизора, стройные вооруженные полицейские на улицах, высокие и неуклюжие модели на подиумах, красивые импотенты с плакатов мужских клиник — в этих людях были его черты, он мог быть любым из них.

Он легко прошелся за моей спиной и молча наблюдал, как я печатаю.

Я почувствовал беспокойство, будто кто-то включил камеру, пока я... кхм.

Я медленно стучал по клавиатуре, печатал строку и тут же удалял.

Постепенно он наклонился, высунул голову из-за моего плеча и спросил: «Что ты пишешь?» Я не ответил.

Тогда он тихо-тихо сказал: «Давай, я научу тебя». Он вытянул свою стальную вилку-пятерню, нажал Ctrl+A, нажал Delete, а потом похлопал меня по плечу: «Видишь, я помог тебе очистить мусор. Продолжай».

Как только он ушел, я нажал кнопку отмены, и только что исчезнувшие десять тысяч иероглифов волшебным образом вернулись.

И я продолжил писать: Боже, что я делаю, мой босс — старый лысеющий воздушный шарик, мой начальник — извращенец... Правой рукой я печатал на клавиатуре, левой открыл ящик, засунул ее под папку и медленно нащупал пистолет Браунинг.

Пистолет достался мне от деда, он был потомком знатного рода. Самым большим удовольствием в его жизни было стрелять из боевого оружия по птицам.

Однажды он взорвал пол-леса из зенитки, после чего перешел на более легкие пистолеты.

В семидесятых годах студенты подошли к самому дому.

Он в последний раз поднял свою драгоценность и выстрелил дважды в верхушки деревьев.

Вероятно, глушитель был просверлен не в том месте, или металл заржавел, но ствол внезапно выстрелил сам по себе, оторвав ему половину правой руки.

Несмотря на это, он не мог его выбросить, как-то отремонтировал и передал мне.

В магазине оставалось две пули.

Теоретически, я мог бы сначала прострелить левую руку, затем зафиксировать рукоятку и прострелить правую.

Я сунул его в карман пальто, взял портфель и вышел из офиса.

Станция находилась у подножия горы, и чтобы спуститься с середины склона, нужно было пройти по наклонной.

Вечером солнце опустилось до середины неба, и между индиговым небосводом и голубовато-серым асфальтом пролегла тонкая золотая нить.

Когда я почти спустился, оттуда показалась пара оленьих рогов, похожих на две ветки, изогнутых и торчащих в стороны.

Вскоре выскочил самец оленя, прибежал, как щенок, постукивая копытами, поднял голову и посмотрел на меня.

Я тоже посмотрел на него и пошел дальше.

Он следовал за мной по пятам, его выступающая морда время от времени задевала мою талию.

Я обернулся, он отступил на два шага, будто испугавшись, но как только я двинулся, он снова пошел за мной.

На открытой станции почти никого не было, она напоминала заброшенную телефонную будку.

Я прислонился к стенду с картой, ожидая автобуса, а он, с овальными глазами, вставленными между лепестками, и рогами, застрявшими в ветвях, стоял неподвижно, будто тоже ждал автобуса.

В шесть часов приехал автобус.

Я запрыгнул в него, прошел до конца салона и прильнул к окну, глядя назад.

Камфорное дерево качнулось дважды и замерло.

Он не пошел за мной.

Неделю назад я переехал.

Семиэтажный жилой дом, я живу на первом этаже. В доме, кроме постоянно снующих мышей, отряда муравьев и взвода тараканов, в принципе, можно жить.

Когда я подошел к двери, начался дождь.

Воздух был окутан белым туманом, в котором мерцали оранжевые огни фар, капли дождя соединялись в нити, свисая с карниза прядями, словно все небо было покрыто белыми ивами.

Я вставил ключ в замочную скважину, повернул дважды.

В этот момент неподалеку снова послышались стучащие копыта.

Я оглянулся, и в густом дождевом тумане пронзили две оленьи рога.

Вскоре он снова появился передо мной, весь мокрый, с двумя лужами под копытами, энергично тряся головой и обрызгивая меня дождем.

Я внутренне вскрикнул от досады, быстро вытащил ключ и юркнул в щель двери.

Дверь еще не закрылась, как он уперся в нее.

Он встал на задние ноги, уперся тонкими копытами в дверное полотно и жалобно посмотрел на меня.

Мы стояли друг против друга через дверь, а дождь все усиливался.

В конце концов, я сдался первым.

Я распахнул дверь и позвал его войти.

Он застыл в дверном проеме, озираясь по сторонам, и брызгал водой во все стороны, как поливальная машина.

Я взял из ванной сухое банное полотенце и расстелил его у входа.

Он осторожно ступил на него, несколько раз вытер ноги, а затем свернулся и несколько раз перекатился по нему.

Вытеревшись, он вдруг оживился.

Я сидел на диване и чистил яблоко, он подбежал, глядя на яблоко с восторженным видом.

Я положил яблоко на стол, он тут же опустил голову и проглотил его, а потом снова уставился на вазу с фруктами.

Мне это показалось забавным, и я подвинул вазу, он продолжал есть без остановки.

В вазе было пять яблок, он съел четыре, оставив мне одно.

Я взял и съел это одно.

Съев яблоко, я встал готовить, левой рукой держа половник, правой — телефон.

В зоопарке никто не отвечал, позвонил в центр защиты животных, женщина на ресепшене решила, что я шучу, и сердито повесила трубку.

Я сунул телефон обратно в карман куртки и взглянул на гостиную.

Самец оленя расстелил на полу две бумажные салфетки и сосредоточенно жевал жвачку.

Поев и вымыв посуду, он тоже закончил переваривать, покачиваясь подошел, явно пытаясь угодить.

Я закинул ноги на журнальный столик, медленно закурил сигарету, поманил его и сказал: «Иди».

Из уголков рта и ноздрей вырвались две струйки дыма, закручиваясь и высоко поднимаясь к потолку.

Он почувствовал запах дыма, увидел цепочку дымовых колец, похожих на мыльные пузыри, и от испуга начал прыгать на месте.

Я раздавил сигарету в тарелке, где ел завтрак.

В густых сливках выгорел круг плесени, белый дым клубился, как сошедшая с ума Фудзияма, внезапно извергающаяся.

Он все еще не хотел подходить, половина морды была спрятана в занавеске, и он с опаской смотрел на эту кучку запеченных сливок.

Я решил, что с животным не стоит слишком церемониться и не стоит слишком придираться, поэтому, повернувшись к нему, снова закурил.

На этот раз он не так сильно испугался, или, вернее, он старался приспособиться к моим дурным привычкам.

Он медленно подошел, сел у моих ног, слегка откинув маленькую голову назад, стараясь, чтобы рога не задели меня.

Я схватил его за два рога, наклонился и сделал выражение лица, как будто дразню собаку (это был единственный способ выразить доброжелательность, который я мог придумать).

Вероятно, он боялся, что я отпилю их и продам, поэтому сначала он был очень напряжен.

Однако, когда я отпустил его и начал гладить по шерсти, он расслабился, уютно положил подбородок мне на ноги и выдохнул из ноздрей две струйки воздуха.

Несмотря на то, что завтра был выходной, в половине девятого я помылся и лег спать.

Я был слишком уставшим, вся неделя с понедельника по пятницу была долгим замедленным движением пули, выходящей из лба через затылок; в выходные я наконец падал, а когда снова вставал, летела новая пуля — прямо как какой-то ужасный круговорот, созданный адом для неисправимых злодеев.

А теперь я даже не мог прострелить себе обе руки.

Я хотел молча прострелить себе руки, молча потерять трудоспособность, но в комнате появился этот чрезмерно пугливый Олень!

Можно было представить, что, когда я прострелю первую руку, он ворвется, отбросит или даже растопчет пистолет на полу.

Таким образом, у меня останется одна рука, а одной рукой тоже можно печатать.

Из-за этого я был в растерянности.

Что еще хуже, завтра мне придется выпроводить этого великого Будду.

Он съедает пять яблок на закуску за один раз, каждый дополнительный день содержания обойдется как минимум в десять яблок на закуски, это слишком роскошно.

Кроме того, он был слишком большим, достаточно было ему сильно подпрыгнуть, и потолок был бы сорван этой парой грозных рогов; кто знает, может, однажды он расстроится, и мой живот будет проткнут.

Исходя из всего вышесказанного, я думал, что клетка в зоопарке ему будет куда удобнее.

В полночь, ровно в двенадцать, я распахнул дверь комнаты и стремглав бросился в ванную.

Проходя через гостиную, я почувствовал, что что-то пошевелилось на диване.

Я сделал вид, что не заметил, вернулся в комнату, достал из шкафа бейсбольную биту, затем вернулся в гостиную, шаг за шагом приближаясь к дивану в темноте.

В этот момент внезапно загорелась настольная лампа у дивана, и обнаженный мужчина, прислонившись к дивану, беспокойно замахал мне рукой.

Его речь, как по интонации, так и по содержанию, была крайне странной.

Потому что он сказал: «Я Олень, не бей меня!»

S3